Картины на стенах скособочились, но на этом изменения не закончились.
Дама на лестнице стянула платье вниз, обнажила груди. Приподняла их руками.
С сосков свисали капли крови. Смотрела она прямо в глаза Майку и яростно
улыбалась, скаля зубы. На паруснике вдоль планширя рядком выстроились
бледные мужчины и женщины. Крайний слева мужчина, стоящий у самого носа,
в коричневом костюме из шерстяной материи, держал в руке шляпу. Расчесанные
на прямой пробор волосы липли ко лбу. На лице читались ужас и пустота. Майк
узнал его: Кевин О'Молли, первый жилец номера 1408, который выпрыгнул из
этого окна в октябре 1910 года. Рядом с О'Молли стояли все те, кто отправился
из этого номера в мир иной, выражением лиц они ничем не отличались от
О'Молли. Поэтому напоминали родственников, создавали впечатление, будто
являются членами большой семьи.
На третьей картине фрукты сменила отрубленная человеческая голова.
Желто-оранжевый свет падал на запавшие щеки, запекшиеся губы,
уставившиеся вверх, поблескивающие глаза, сигарету, заткнутую за правое ухо.
Майк рванулся к двери. Чавканье при каждом шаге усилилось, ноги даже
проваливались в пол-трясину. Дверь, понятное дело, не открылась. Майк не
запирал ее ни на замок, ни на цепочку, но она не желала открываться.
Тяжело дыша, Майк отвернулся от нее и побрел через гостиную к
письменному столу. Видел, как колышутся занавески от притока воздуха через
открытое окно, сам его открывал, но не чувствовал ни малейшего дуновения.
Словно комната проглатывала свежий воздух. Слышал автомобильные гудки на
Пятой авеню, но доносились они из далекого далека. А саксофон? Если звуки
музыки и долетали до окна, комната крала мелодию, оставляю мерное гудение.
Так гудел бы ветер, в дыре, пробитой в шее мертвеца, или в кувшине,
наполненном отрубленными пальцами, или...
"Прекрати", - попытался сказать он, да только лишился дара речи. Сердце
билось с невероятной частотой, если бы чуть-чуть ускорило бег, непременно бы
разорвалось. Он более не сжимал в руке минидиктофон, верный спутник всех
походов по "местам боевой славы". Где-то оставил. Если в спальне, его уже
наверняка нет, комната проглотила его, с тем, чтобы переваренного высрать в
одну из картин.
Жадно ловя ртом воздух, как бегун в конце длинной дистанции, Майк
прижал руку к груди, словно с тем, чтобы чуть успокоить сердцебиение. И
нащупал в левом нагрудном кармане цветастой рубашки "коробок" минидиктофона.
Прикосновение к прочному и знакомому в определенной степени привело его
в чувство. Как выяснилось, он что-то бубнил себе под нос, а комната бубнила
в ответ, словно миллионы ртов скрывались под отвратительными на ощупь
обоями. До него вдруг дошло, что его сильно мутит и желудок готов
вот-вот вывернуться наизнанку. Он чувствовал, что воздух сгущается,
заполняя уши, превращаясь в вату.
Но в какой-то мере он все-таки пришел в себя, во всяком случае,
осознал: он должен позвать на помощь, пока еще есть время. Мысль об
ухмыляющемся Олине (как умеют ухмыляться менеджеры нью-йоркских отелей),
о словах, которые он всенепременно услышит: "Я же вас предупреждал", -
более не тревожила его, идея, что Олин вызвал эти странные ощущения,
закачав через вентиляционную систему отравляющий газ, вылетела из головы.
Причина, конечно же, была в самом номере. Этом чертовом номере.
Он намеревался резко протянуть руку к телефонному аппарата, двойнику
того, что стоял в спальне, схватить трубку. В действительности он наблюдал,
как рука плавно, будто в замедленной съемке, движется к столу, прямо-таки
рука ныряльщика. Его даже удивило, что он не увидел пузырьков воздуха.
Пальцы его сжались на трубке, подняли ее. Другая рука также медленно
двинулась к диску, набрала 0. Поднеся трубку к уху, он услышал серию
щелчков: диск возвращался в первоначальное положение. Совсем как колесо
в "Колесе фортуны", вы хотите вращать колесо или назовете слово? Помните,
если вы попытаетесь назвать слово и ошибетесь, вас оставят в снегу рядом с
Коннектикутской платной автострадой, на съедение волкам.
Гудка он не услышал. Зато в трубке раздался хриплый голос: "Это девять!
Девять! Это девять! Девять! Это десять! Десять! Мы убили всех твоих друзей!
Все твои друзья уже мертвы! Это шесть! Шесть!"
С нарастающим ужасом Майк вслушивался не в голос, а в заполняющую его
пустоту. То был голос не машины, не человека - самого номера. Это неведомое
изливалось из стен и пола, говорило с ним по телефону, и не имело ничего
общего ни с призраками, ни с паранормальными явлениями, о которых ему
доводилось читать. Он столкнулся с чем-то совершенно чужим, рожденным не на
Земле.
"Нет, его пока еще нет... но это нечто приближается. Оно голодно, а ты
- обед".
Телефонная трубка вывалилась из разжавшихся пальцев и Майк обернулся.
Трубка болталась на конце провода, а желудок Майка сжимался и разжимался. Он
слышал доносящиеся из трубки хрипы: "Восемнадцать! Уже восемнадцать!
Укройся, когда раздастся сирена! Это четыре! Четыре!"
Не отдавая себе отчета, он достал сигарету из-за уха, сжал губами,
вытащил из нагрудного кармана цветастой рубашки книжицы спичек с золоченым
швейцаром на этикетке, потому что, после девяти лет воздержания, решился
таки закурить.
Перед ним комната начала расплываться.
Прямые углы и линии уступали место не кривым, а мавританским аркам, от
взгляда на которые болели глаза. Хрустальная люстра под потолком начала
трансформироваться в большую каплю слюны. Картины начали искривляться,
принимая форму ветрового стекла автомобиля. На картине, что висела у двери в
спальне, женщина в вечернем платье двадцатых годов, с кровоточащими сосками,
скалящая зубы, повернулась и побежала вверх по лестнице, высоко вскидывая
колени, женщина-вамп из немого фильма. Телефон продолжал хрипеть,
доносящиеся из трубки звуки буравили барабанные перепонки: "Пять! Это пять!
Не обращай внимания на сирену! Даже если ты уйдешь из этого номера, ты
никогда не покинешь этот номер! Восемь! Это восемь!"
Двери в спальню и в коридор сжались по высоте, расширились посередине,
словно предназначались для прохода бочкообразных существ. Свет становился
ярче и жестче, наполняя комнату желто-оранжевым сиянием. Теперь Майк видел
разрывы в обоях, черные поры, каждая из которых быстро превращалась в рот.
Пол прогнулся вниз, Майк уже отчетливо чувствовал, что нечто совсем рядом,
обитатель комнаты, существо, живущее в стенах, обладатель хриплого голоса.
Шесть! - орал телефон. - Шесть, это шесть, это гребаные ШЕСТЬ!"
Он посмотрел на книжицу спичек в руках, ту самую, что взял с пепельницы
в на письменном столе. Забавный старый швейцар, забавные старые автомобили с
хромированными радиаторными решетками... и слова, бегущие под картинкой,
которых он давно уже не видел, потому что теперь абразивная полоска
размещалась на оборотной стороне.
"ЗАКРОЙТЕ КНИЖИЦУ ПЕРЕД ТЕМ, КАК ЧИРКАТЬ СПИЧКОЙ".
Не думая, думать он уже не мог, Майк Энслин оторвал спичку,
одновременно разлепив губы, отчего сигарета упала на пол. Чиркул спичкой по
абразивной полоске и тут же поднес ее к серным головкам остальных.
"Ф-ф-ф-р-р" - вспыхнули спички, в голоВу ударили запахи горящей серы и
нюхательной соли, яркий огонь заставил прищуриться. И вновь, не думая, Майк
поднял пытающую книжицу к своей рубашке. Дешевая, сшитая в Корее, Камбодже
или на Борнео, прослужившая ему не один год, рубашка мгновенно вспыхнула. Но
прежде чем пламя достигло глаз, отсекло от него комнату, Майк увидел ее ясно и
отчетливо, как человек, пробудившийся от кошмара, чтобы обнаружить, что кошмар
окружает его со всех сторон.
Голова прочистилась, сильный запах серы и поднимающийся от горящей
рубашки жар тому поспособствовали, но в гостиной по-прежнему присутствовали
безумные мавританские мотивы. Конечно, не мавританские, это определение и
близко не подходило, но не было другого слова, которое хоть в малой степени
описывало происшедшее здесь... по-прежнему происходящее. Он находился в
меняющейся на глазах, гниющей пещере, пол, стены и потолок которой
находились в непрерывном движении, изгибались под немыслимыми углами. Дверь
в спальню теперь вела в во внутреннюю камеру саркофага. По его левую руку,
стена, на которой висел натюрморт, наклонялась к нему, шла трещинами,
напоминающими большие рты, открывающиеся в мир, из которого приближалось
нечто. Майк Энслин слышал его слюнявое, алчное дыхание, в нос бил запах
чего-то живого и опасного. Почти такой же запах шел из львиной клетки в...
Языки пламени, начавшие лизать подбородок, оборвали мысль. Жар горящей
рубашки вернул его в реальный мир, и, учуяв запах загоревшихся на груди
волос, Майк вновь рванулся по ковру к двери в коридор. Стены с жужжанием
завибрировали. Желто-оранжевый свет достиг пика яркости, словно чья-то рука
до предела повернула невидимый реостат. На этот раз, когда он добрался до
цели и повернул ручку, дверь открылась. Словно нечто потеряло всяческий
интерес к горящему человеку, возможно, не любило жареного мяса.
3
Популярная песня пятидесятых утверждала, что любовь заставляет мир
вращаться, но на роль движителя куда больше подходит совпадение. Руфус
Диаборн, который занимал номер 1414, работал коммивояжером в компании
"Швейные машинки Зингера". В Нью-Йорк приехал из Техаса, чтобы переговорить
с руководством компании, о переходе на управляющую должность. Так вот и
вышло, что спустя девяносто лет после того, как первый жилец номера 1408
выпрыгнул в окно, другой продавец швейных машинок спас жить человеку,
собиравшемуся написать главу книги о гостиничном номере, в котором обитали
призраки. Возможно, это преувеличение. Майк Энслин мог выжить, даже если
бы в коридоре никого не оказалось, в частности, коммивояжера, который
возвращался в свой номер с ведерком, полным кубиков льда, которые выдал
ему морозильный автомат. Однако, горящая на теле рубашка - не шутка, и
Майк наверняка получил бы более серьезные и глубокие ожоги, если бы не
Диаборн, который думал быстро, а действовал еще быстрее.
Надо отметить, Диаборн и сам в точности не помнил, как все произошло.
Он придумал достаточно связную историю для газет и телевидения (роль героя
ему очень даже приглянулась, опять же, она улучшала его шансы на высокую
должность), и он отчетливо помнил, как в коридор выбежал объятый огнем
человек, но после этого все ушло в туман. Он пытался восстановить цепочку
событий, но получалось плохо. Так бывает, когда утром, с сильного похмелья,
стараешься вспомнить, чтобы же ты учудил прошлым вечером.
В одном он, правда, был уверен, но репортерам об этом ничего не сказал,
потому что не мог найти логического объяснения. Крик горящего мужчины с
каждым мгновением прибавлял в громкости, словно он видел перед собой не
человека, а стереопроигрыватель и кто-то поворачивал и поворачивал верньер
звука. Выскочивший в коридор мужчина орал на одной ноте, но все громче и
громче. Как такое могло быть, Диаборн понять не мог.
Но в тот момент он об этом и не думал. Бросился к горящему человеку с
ведерком, полным кубиков льда. Этот мужчина ("У него горела только рубашка,
я это сразу понял", - рассказывал Диаборн репортерам) ударился в дверь
напротив той, из которой выбежал, его отбросило назад, он покачнулся, упал
на колени. В этот самый момент к нему подскочил Диаборн. Уперся ногой в
плечо, толчком уложил на ковер. А потом вывалил на него содержимое ведерка.
Все это он уже помнил достаточно смутно. Правда, в памяти отложилось,
что горящая рубашка излучала слишком уж много света, желто-оранжевого,
напомнившего ему о путешествии в Австралию, куда он с братом ездили два года
тому назад. Они взяли напрокат внедорожник и пересекли Великую австралийскую
пустыню (некоторые туземцы, как выяснили братья Диаборны, называли ее
Великим австралийским гнездом содомистов). Поездка удалась, впечатлений
осталась масса, но иной раз было страшновато. Особенно у большой горы в
центре пустыни, Айерс-Рок. Они подъехали к ней на закате солнца, и свет на
высеченных на ее отвесных склонах мужских лицах... горячий и странный...
заставлял подумать о том, что он вовсе и не земной...
Он опустился на колени рядом с уже не горящим, а дымящимся, засыпанным
кубиками льда мужчиной, перевернул на живот, чтобы погасить несколько
язычков огня, добравшихся до спины. При этом заметил, что левая сторона шеи
сильно обгорела, так же, как и мочка уха, но в остальном, остальном...
Диаборн поднял голову, и ему показалось... безумие, конечно, но
показалось, что комната, из которой выбежал мужчина, заполнена светом
австралийского заката, горящим светом пустыни, где могли жить существа,
никогда не попадавшиеся на глаза человеку. Он был ужасен, этот свет (как и
низкое гудение, похожее на то, что слышится около линии электропередачи), но
зачаровывал. Ему захотелось войти в распахнутую дверь. Посмотреть, что за
ней.
Возможно, Майк тоже спас жизнь, Диаборну. Заметил, как Диаборн
поднимается, словно потерял к нему, Майку, всякий интерес, а на его лице
отражается полыхающий, пульсирующий свет, идущий из номера 1408. Он
запомнил это даже лучше самого Диаборна, но, разумеется, Руфусу Диаборну
не пришлось
поджигать себя для того, чтобы выжить.
Майк схватил Диаборна за штанину.
- Не ходите туда, - просипел он. - Вы оттуда не выйдите.
Диаборн остановился, посмотрел на красное, в волдырях лицо лежащего на
ковре мужчины.
- Там призраки, - добавил Майк и, словно эти слова были заклинанием,
дверь в 1408-ой захлопнулась, отсекая свет, отсекая гудение.
Руфус Диаборн, один из лучших коммивояжеров компании "Швейные машинки
Зингера", побежал к лифтам и нажал кнопку пожарной тревоги.
4
В шестнадцатом номере журнала "Лечение ожоговых больных:
диагностический подход" есть любопытная фотография Майка Энслина. Эта
публикация появилась через шестнадцать месяцев после короткого пребывания
Майка в номере 1408 отеля "Дельфин". На фотографии показан только торс, но это
Майк, можно не сомневаться. Доказательство тому - белый квадрат на левой груди.
Кожа вокруг ярко-красная, в некоторых местах волдыри. Белый квадрат аккурат
под нагрудным карманом счастливой рубашки, которая была на Майке в тот вечер.
В этом самом кармане и лежал минидиктофон.
Сам он оплавился по углам, но по-прежнему работает, и пленка осталась в
прекрасном состоянии. Чего нельзя сказать о том, что на ней записано. Агент
Майка, Сэм Фаррелл, засунул кассету с записью в стенной сейф, отказываясь
признавать, что от услышанного у него по коже побежали мурашки. В том сейфе
она и лежит. У Фаррелла нет ни малейшего желания доставать ее и прослушивать
самому или в компании друзей. Некоторые из них сильно донимают его такими
просьбами. Нью-Йорк - город маленький. Слухи разносятся быстро.
Ему не нравится голос Майка на пленке, ему не нравятся фразы и слова,
которые произносит этот голос ("Моего брата как-то зимой съели волки на
Коннектикутской платной автостраде..." и что, скажите на милость, сие должно
означать?), а больше всего ему не нравится шумовой фон... какое-то чавканье,
бульканье, электрическое гудение... иногда что-то похожее на голос.
Майк еще находился в больнице, когда некий мужчина, Олин, подумать
только, менеджер этого чертова отеля, пришел к Сэму Фарреллу и попросил
разрешения прослушать запись. Фаррелл ответил отказом и посоветовал Олину
как можно скорее выметаться из его кабинета и всю дорогу до своего
клоповника благодарить Бога, что Майк Энслин решил не подавать в суд ни на
Олина, ни на отель за преступную халатность.
- Я пытался убедить его не заходить в этот номер, - спокойно ответил
Олин. Он привык выслушивать жалобы постояльцев на что угодно, начиная от
вида из окон и заканчивая подбором журналов в газетном киоске, поэтому
отповедь Фаррелла не произвела на него впечатления. - Я сделал все, что мог.
Если кого и можно обвинять в преступной халатности, так это вашего клиента,
мистер Фаррелл. Он слишком уж верил, что там ничего нет. Очень
неблагоразумное поведение. Очень небезопасное поведение. Я полагаю,
теперь он получил хороший урок.
Несмотря на отвращение к записи, Фарреллу хотелось, чтобы Майк
прослушал ее, обдумал, возможно, использовал как трамплин для написания
новой книги. Книги о том, что случилось с Майком, не просто сорокастраничная
глава, одна их десяти, а целая книга. Тираж которой, по мнению Фаррелла,
оставит далеко позади тиражи всех трех уже опубликованных книг вместе
взятых. Разумеется, он не верит заявлению Майка, что писать тот больше не
будет, не только книги о призраках, но и вообще. Такое время от времени
говорят все писатели. Подобные выходки в духе примадонны и указывают на то,
что имеешь дело с настоящим писателем.
Что же касается Майка Энслина, то ему, можно сказать, еще повезло. И он
это знает. Он мог бы обгореть куда сильнее. Если бы не мистер Диаборн и его
ведерко со льдом, ему пришлось бы пройти через двадцать, а то и тридцать
операций по пересадке кожи, вместо четырех. На левой стороне шеи пока
остались рубцы, но доктора из Бостонского ожогового института заверили
Майка, что со временем они сами по себе побелеют. Он также знает, что ожоги,
при всей их болезненности, при том, что заживали они многие недели и месяцы,
спасли ему жизнь. Если бы не спички, с надписью "ЗАКРОЙТЕ КНИЖИЦУ ПЕРЕД
ТЕМ, КАК ЧИРКАТЬ СПИЧКОЙ" на этикетке под изображением отеля "Дельфин",
он был умер в номере 1408, и конец бы его ждал жуткий. Нет, коронер зафиксировал
бы инсульт или инфаркт, но в действительности смерть ему выпала бы более
страшная.
Куда как более страшная.
Ему также повезло и в том, что он опубликовал три книги о призраках до
того, как сдуру вломился туда, где действительно обитало что-то
непознанное... он знает и об этом. Сэм Фаррелл, возможно, не верит, что Майк
как писатель кончился, но это и так и важно. Майк знает, а этого достаточно.
Он не может написать почтовую открытку, не почувствовав, как его прошибает
холодный пот, а желудок болезненно сжимается. Иногда одного взгляда на ручку
(или на магнитофон) хватает, чтобы в голове мелькнула мысль: "Картины
скособочились. Я пытался их выровнять". Он не знает, что это означает. Он не
может вспомнить картины или что-то еще из интерьера номера 1408, и рад. Это
счастье. С давлением в эти дни у него не очень (врач сказал ему, что у после
заживления ожогов у пациентов часто повышается давление, и назначил
медикаментозное лечение), зрение тоже подводит (офтальмолог прописал капли),
побаливает спина, увеличилась простата... но с этим можно жить. Майк знает, что
он - не первый, который вышел из номера 1408, в действительности не покинув
его, Олин пытался ему это сказать, но все не так уж и плохо. По крайней мере,
он не помнит. Иногда ему снятся кошмары, довольно часто (фактически, каждую
ночь, каждую гребаную ночь), но он редко помнит их, когда просыпается.
Остается лишь ощущение, что все углы закруглялись, оплывали, как
закруглились, оплыли от жара углы минидиктофона. Сейчас он живет на
Лонг-Айленде и, если погода хорошая, подолгу гуляет вдоль берега. На
одной из таких прогулок ему удалось внятно сформулировать впечатления,
оставшиеся от короткого (в семьдесят минут) пребывания в номере 1408.
"В ней не было ничего человеческого, - срывающимся голосом поведал он
набегающим волнам. - Призраки... они хоть когда-то были людьми. А эта тварь
в стене...эта тварь..."
Со временем его состояние улучшится, он, во всяком случае, на это
надеется. Время затянет туманом случившееся с ним, как уберет красноту со
шрамов на его шее. А пока он спит, не выключая свет в спальне, чтобы сразу
понять, где находится, когда проснется от кошмара. Он убрал из дома все
телефоны, потому что где-то в подсознании засел страх, боязнь, сняв трубку,
услышать гудящий, хриплый, нечеловеческий голос: "Это девять! Девять! Мы
убили всех твоих друзей! Все твои друзья уже мертвы!"
А когда ясным вечером солнце скатывается к горизонту, он закрывает все
жалюзи и шторы. Сидит в темноте, пока часы не подсказывают ему, что день
полностью сдал вахту ночи, светлой полоски не осталось даже там, где земля
встречается с небом.
Его глаза не выносят закатного света.
Желтого, переходящего в оранжевый, как свет в австралийской пустыне.
----------------------------------------------------------------------------
Айовский университет основан в 1847 г. Славится литературными
традициями.
Смайли, Джейн (р. 1950) - современная популярная американская
писательница
Элкин, Стэнли (р. 1930) - известный американский писатель, профессор
литературы, лауреат многих литературных премий.
Merci bien - премного благодарен (фр.)
Айерс-Рок - самый большой в мире монолит из песчаника, высотой до 348
м: длиной 3,6 км, шириной 2, 9 км, общей площадью 486 га. Известная
туристическая достопримечательность, меняет цвет в зависимости от освещения
в течение суток
|
